Посвящаю моему доброму приятелю и отменному профессионалу, питерскому интеллигенту Борису Пинскеру, который навел меня на это изложение.
Спесь, чванство, высокомерие, гордыня, надменность, снобизм (во втором, новом значении) – как же мы не любим людей, демонстрирующих нам подобное отношение! Сразу хочется плюнуть на спину, в лужу толкнуть или поставить в глупое положение, чтобы посмеяться. А все почему? Потому что надменный человек вроде как и показывает нам свое превосходство, но делает это не так, как положено у простых и честных людей – в споре и драке, а каким-то таким манером, что и не придерешься. Нос там задерет, губы скривит, хмыкнет неопределенно… Вроде и морду-то бить не за что. А противно… Чувствуешь себя этаким вторым-третьим сортом, с суконным рылом, а то и со свиным, в калашном ряду. А еще хуже, если такая чванная физиономия имеет над нами какую-то минимальную власть: сидит за стеклянным окошком или носит погоны. Очень трудно бывает удержаться от того, чтобы начать заискивать и лебезить: «Но, ваше превосходительство, я ваше превосходительство осмелился утрудить потому, что секретари того... ненадежный народ»… И гадко на душе, потому что чувствуешь в себе рабскую, плебейскую струну, а все из-за кого?
Хотя, с другой стороны, в иностранных фильмах (в отечественных – не то) аристократы смотрятся вполне себе выгодно. Все такие гордые, властные, знающие себе цену, и вместо наорать и вцепиться в волосы – элегантно так перчатку в харю шмяк! Аж сердце замирает от восторга. Но то в фильмах. Или в книгах. Особенно, когда так себя ведет протагонист.
— Хамье! — стеклянным голосом произнес Румата. — Вы же неграмотны, зачем вам подорожная?..
Такое же поведение антагониста вызывает уже блаародное негодование и желание нашарить у бедра эфес шпаги.
— Эй, сударь! — закричал он. — Вы! Да, вы, прячущийся за этим ставнем! Соблаговолите сказать, над чем вы смеетесь, и мы посмеемся вместе!
Знатный проезжий медленно перевел взгляд с коня на всадника. Казалось, он не сразу понял, что это к нему обращены столь странные упреки.
Затем, когда у него уже не могло оставаться сомнений, брови его слегка нахмурились, и он, после довольно продолжительной паузы, ответил тоном, полным непередаваемой иронии и надменности:
— Я не с вами разговариваю, милостивый государь.
Впрочем, Дюма аристократом не был, он описывал свои, мещанские представления об аристократических манерах. Перечтя в зрелом возрасте «Графа Монте-Кристо», я испытал разочарование: самозванный граф как был плебеем, так и остался, несмотря на отсидку. Лишь превратился в позера и фата.
К счастью ли, к сожалению ли, в нашей стране аристократизм – явление редкое. Люди высокого положения – политики, крупные чиновники, промышленники и банкиры – принадлежат либо к купеческой, либо к бандитской среде, в лучшем случае – вышли из охранки. И ведут себя, соответственно, по-свински.
— Что ж вы мне прошлый раз, когда я покупал картины, не показывали этой штуки? Занятно!
— Купите! Замечательная вещь, — захлопотал хозяин, почуяв настоящего покупателя. — Настоящая олеография! Это не то что масляные краски... Те — пожухнут и почернеют... А это — тряпкой с мылом мойте — сам черт не возьмет!
— Цена? — уронил покровитель искусства, прищурившись с видом покойного Третьякова, покупающего уники для своей галереи...
— Четыре тысячи.
— Ого! И трех предовольно будет. Достаточно, что вы прошлый раз содрали с меня за женскую головку «Дюбек лимонный» — шесть тысяч.
— Та ж больше. И потом на картон наклеена — возьмите это во внимание!
— Ну, заверните. А фигур нет?
— То есть скульптуры? Очень есть одна стоящая вещь: Диана с луком.
— Садит, что ли?
— Чего?
— Лук-то.
— Никак нет. Стреляет.
Следующее после дворян по уровню поведенческого самосознания сословие – интеллигенция (духовенство в расчет не берем – его деградация на устах у всех). Она, правда, тоже пострадала со времен революции. Случилось мне видеть однажды фотографию конца 19 века – инженеры на строительстве моста,. Достойные, одухотворенные, интеллектуальные лица, полные сознания ответственности, важности и полезности дела, которым они занимаются. Впрочем, к моему удовольствию, в Питере, где я сейчас осел, рафинированных интеллигентов (в моем понимании) довольно много, что безумно приятно. Сами они, тем не менее, сетуют, что народ в городе уже не тот, не тот…
Хитрость в том, что аристократия отличается от интеллигенции базовым поведенческим детерминантом: если интеллигент всеми силами старается, чтобы соседу справа/слева не стало неудобно, то аристократ всеми силами старается, чтобы не выглядеть невыгодно, недостойно. Иногда одно другому не мешает. Но не как правило. Важно, что панибратство с низшими сословиями дворянина запятнает, и поэтому аристократы «держат дистанцию», то есть избегают эмоционального контакта. Что сразу дает понять современному собеседнику, что его отнесли к черни, и порождает в нем протест. А протест можно обработать двояко: либо вступить в конфронтацию и заставить признать себя крутым, либо услугами и почтительным поведением вызвать расположение, достаточное для положительной оценки.
Конфронтация не спасает, потому что в ней признание равенства выражается через агрессию (которая всегда проявляется только к равным в определенных границах, не выше и не ниже), а аристократу это совершенно не выгодно, и он категорически отказывается злиться, как мы видим из диалога д’Артаньяна и Рошфора. Да и как-то неконгруэнтно пытать господина с графскими замашками вопросами класса: «Ты ваще с какого раёна, а?». А без склоки, без обмена оскорблениями как-то и драться-то начинать невежливо. Стремление же услужить дворянину будет, в некоторых случаях, им одобрено или, по крайней мере, воспринято благосклонно. В этих смыслах надменность полезна и эффективна.
Можно возразить, что спесь невежлива. Да, соглашусь я, невежлива, до тех пор, пока вы не желаете вступать в контакт. А зачем вам, собственно, ненужные вам контакты? Пусть словоохотливого алкоголика отпугнет ваша холодная мина и отстраненная поза, так будет лучше. Вы были невежливы с развязным пьяницей – ах, беда какая! А вот если вы решите выразить собеседнику свое расположение, то оно будет гораздо ценнее из холеных рук гордого аристократа, чем в исполнении заискивающего крестьянина. «А вонючие мужики ломали свои шапки и говорили: "Это ничаво"». Порадуйте, порадуйте хорошего человека значимой для него благосклонностью, вам зачтется.
Есть сложность. Попытки выглядеть важно, гордо, как правило, смешны.
Старый анекдот:
Купец гуляет. Ресторан, цыгане, половые носятся, водка ведрами, расстегаи, девки… И вдруг появляется барин. По виду – только из Парижа. Фрак, цилиндр, трость… Волшебным образом весь персонал бросает купца и начинает виться вокруг нового посетителя.
- Чего изволите? Севрюжки, раков?
- Мне, пожалуйста, сразу рюмку миндального ликеру и кусочек ананаса, а потом – черепахового супу чашечку. Тем временем запеките пару рябчиков. Нафаршируйте их, одного – каперсами и спаржей, а второго – рубленой цыплячьей печенью с перепелиными яйцами и языками…
Купец смотрит на все это ревниво и пытается не отставать:
- Мне сей же час еще ведро водки и окорок самолучший! И индюка с капустой!
Барин:
- …обложите их сельдереем, маслинами, картошечкой мелкой, морковкой каротель, только смотрите, чтобы сверху была подсушенная, снизу поджаристая, а внутри – в меру мягкая…
Купец:
- И мне картохи! Ведро! Быстро!
- …под крылышки им положите: первому – брусники, а второму - …
- Клюквы мне! Ведро!
- …а в гузку им зеленого луку с грецким орехом и непременно по кусочку маслица сливочного…
- …И мне масла в жопу! Ведро!
Обратите внимание, что внимание придирчивого гурмана персоналу более лестно, чем интерес купца, которому что ни подай – все под водку слопает. Хотя, казалось бы, купец-то заплатит побольше…
Но я не о том. Дешевое пижонство, демонстративная брезгливость, показное презрение, снобизм (в первом значении) не достигают желаемого результата, демонстрируя их носителя выскочкой, самозванцем и вообще… То есть эффект достигается прямо обратный потребному.
Ах! Он был действительно великолепен... На нас надвигалось что-то сверкающее, пёстрое, до крика элегантное, бряцающее многочисленными брелоками и скрипящее лаком жёлтых ботинок с перламутровыми пуговицами.
Пришелец из неведомого мира графов, золотой молодёжи, карет и дворцов, он был одет в коричневый жакет, белый жилет, какие-то сиреневые брючки, а голова увенчивалась сверкающим на солнце цилиндром, который если и был мал, то размеры его уравновешивались огромным галстуком с таким же огромным бриллиантом. Палка с лошадиной головой обременяла правую аристократическую руку. Левая рука была обтянута перчаткой цвета освежёванного быка. Другая перчатка высовывалась из внешнего кармана жакета так, будто грозила нам своим вялым указательным пальцем: «Вот я вас!.. Отнеситесь только без должного уважения к моему носителю».
Когда Мотя приблизился к нам развинченной походкой пресыщенного денди, добродушный Шаша вскочил и, не могши сдержать порыва, простёр руки сиятельному другу:
— Мотька! Вот, брат, здорово!..
— Здравствуйте, здравствуйте, господа, — солидно кивнул головой Мотька и, пожав наши руки, опустился па скамейку...
Мы оба стояли.
— Очень рад видеть вас... Родители здоровы? Ну, слава Богу, приятно, я очень рад.
— Послушай, Мотька... — начал я с робким восторгом и глазах.
— Прежде всего, дорогие друзья, — внушительно и веско сказал Мотька. — Мы уже взрослые, и поэтому «Мотьку» я считаю определенным «кельвыражансом»... хе-хе... Не правда ли? Я уже теперь Матвей Семёныч — так меня и на службе зовут, а сам бухгалтер за ручку здоровается. Оборот предприятия два миллиона. Вообще, мне бы хотелось пересмотреть в корне наши отношения.
— Пожалуйста, пожалуйста, — пробормотал Шаша. Стоял он согнувшись, будто свалившимся невидимым бревном ему переломило спину.
Перед тем как положить голову на плаху, я малодушно попытался отодвинуть этот момент.
— Теперь опять стали носить цилиндры?— спросил я с видом человека, которого научные занятия изредка отвлекают от капризов изменчивой моды.
— Да, носят, — снисходительно ответил Матвей Семёныч. Двенадцать рублей.
— Славные брелочки. Подарки?
— Это ещё не всё. Часть дома. Все на кольце не помещаются. Часы на камнях, анкер, завод без ключа. Вообще в большом городе жизнь — хлопотливая вещь. Воротнички «Монополь» только на три дня хватают, маникюр, пикники разные.
Для того, чтобы заработать архетипическое почтение, поведение должно быть органичным, то есть, не быть наигранным, а быть выработанным на базе воспитанного в себе самоуважения. Важно еще, что дешевые понты обычно относятся к каким-то внешним авуарам, а не к самоценности личности их обладателя. Начинающий сноб гордится модным гаджетом, красивым автомобилем, вхожестью в приемную аж к Самому… Но это все ценно безотносительно его самого, он – лишь случайный носитель, зависящий от разных предметов и чужого авторитета.
Частично, очень кратко, тему самоуважения я затронул в статье «
Это, можно сказать, база, на которой последователь темной стороны силы строит разумное отношение к себе и к другим.
Общество с самого детства старается нам внушить, что вы – такой же, как все, а то и похуже, и надо все силы своей жизни потратить, чтобы заслужить уважение окружающих, принести им пользу, возвеличить общество, родину и начальство, пожертвовав, если понадобится, ради этого своим комфортом, благополучием, а то и всей жизнью. А вам никто не должен. «Ты что, лучше других?» - слышим мы вопрос еще в детском саду. И люди ведутся, к вящему удовольствию правящих эгоистов.
А вы, между прочим, все-таки лучше всех. Не удержусь, повторю все же пассаж из упомянутой статьи:
Между тем, по всем параметрам самый близкий вам человек это вы. Вы провели с вами уже кучу лет, не расставаясь не на секунду, проведете вместе с вами всю жизнь до смерти, и всем, что у вас есть, вы обязаны вам. Вообще, если подумать, то только ваши чувства, ощущения, эмоции, вам доступны непосредственно. Если мы с вами едим бутерброды, то на вопрос, чей бутерброд вкуснее, для вас существует только один вразумительный ответ: ваш. Потому что вкус моего бутерброда вы вообще не чувствуете. А то, что я испытываю радость или горе, вы можете определить только по интерпретации моего выражения своих чувств.
Таким образом все люди жестко делятся на две глобальные, ультимативной важности категории: вы и все остальные.
Как вообще можно сравнивать? Как можно требовать от вас самоуничижения сравнением с какими-то тенями? То есть требовать-то можно чего угодно, а вот снизойдете ли вы…
Да, кто-то красивее вас. Но вам-то что до его красоты? Какая вам от нее польза? И, стало быть, какое вам до нее дело? Кто-то богаче. И что вам толку от его богатства? Кто-то умнее. Но вам все равно придется пользоваться тем, что есть у вас! И то немногое, что есть у вас, для вас многажды важнее любых богатств и талантов любых людей, которые не вы.
Да, вы понимаете, что другие этого не поймут. Но вы и не требуете – заставлять кого-то относиться к вам так, как вам нравится – слишком хлопотное занятие. Вам хватает того, что вы сами осознаете всю вашу уникальность и эксклюзивную важность вас в вашей жизни.
Я не стану писать на эту тему больше, хотя мог бы, так как считаю, что разумному приверженцу пути темной стороны силы этого хватит для старта.
После того, как вы ощутите все величие вашего субъективного мира для вас в полной мере (ну ладно, хотя бы наполовину), вам будет уже не так сложно удивиться собственным привычкам уделять посторонним больше внимания, чем вам требуется. От вас постоянно хотят, чтобы вы хлопотали душой по всем мелким поводам, потому что это кому-то приятно. Улыбнуться продавцу, причем искренне. Поинтересоваться здоровьем любимой собачки, причем опять искренне. Предложить лучший кусок тому, кто любит лучшие куски. От души, да. Постесняться беспокоить чиновника, потому что ему лень и он же не должен. Стучать в дверь, волнуясь: попросят вас войти или побрезгуют. Нервничать при собеседовании на работу: как же, вас оценивает Важное Лицо! И так далее.
А вот кстати сами подумайте, у кого больше шансов получить хорошую работу и продвинуться в карьере: у претендента, услужливого до суетливости, или у того, кто исполнен чувства собственного достоинства и сознания ценности своего опыта? Неужели вам не встречались случаи, когда повышение зарабатывает не лучший специалист, а наиболее самодовольный? Ну? А вам-то кто запрещает? Поджатые губы учительницы из вашего детства, что ли?
Имени нового капитана никто не знал. Весь флот звал его по кличке Плавали-Знаем. Кто бы ни обращался к нему с советом, что бы ему ни говорили, все слышали от него один небрежный ответ: «Плавали — знаем». Знаний у него было с гулькин нос, но важности хватило бы на сто капитанов. И, говорят, капитаном он стал только из-за своей важности. Когда на экзаменах ему задавали какой-нибудь вопрос, он так важно отвечал: «Плавали — знаем», что старым профессорам становилось неловко спрашивать его, и они в смущении ставили ему пятёрки.
Этим свойством не надо бравировать и не надо его выпячивать. Если вы примете, почувствуете вашу ценность для вас (в противовес буддистским идеалам), то надменность и высокомерие вылезут сами, естественным и органичным образом.
Игорь Незовибатько, режиссер и психолог, как-то объяснял, почему трудно играть пьяных:
Пьяный ничего не изображает, он не выпячивает свое опьянение, напротив, он старается его скрыть, скомпенсировать, он хочет как лучше. Он аккуратно ставит ногу на ступеньку, сосредоточиваясь на том, чтобы нога встала куда надо. Ступенька ускользает, вот незадача… Но он старается! Честно старается!
Так и внутренне высокомерный сноб честно пытается быть вежливым, насколько может. Он даже улыбается, спрашивает о здоровье, но старается не то, чтобы очень, и получается у него не так уж хорошо. Все равно заметно, что вы ему безразличны, что не надо в ответ на улыбку разваливаться на стуле и неуместно в ответ на вопрос рассказывать, как вы ходили к зубному. Достаточно испытать благодарность, что такой человек, как он, оделил вас своим вниманием.
Не скажу, что выдавливать из себя раба – легко, просто и быстро. Перестраивать придется всю систему ценностей. Понять, что все – что у вас есть, вы можете в любой момент потерять, но также понять, что вы не станете от этого хуже. Впрочем, и лучше не станете, но это о другом. Принять как факт, что вы, то есть то, что у вас всегда с собой – ваш основной и практически единственно ценный ваш капитал.
Нет, не буду сейчас об этом. Это долго и сложно. Как-нибудь в другой раз.
Зайду чуть с другой стороны: психическое и телесное связаны между собой. Я бы сказал,взаимосвязаны. И вам проще будет принять свое вселенское дворянство, если вы одновременно с душевной работой поработаете и над телом. Над осанкой, поведением, выражением лица, интонацией, формулировками… Исполняя любое, самое мелкое действие, вы должны исполнять его достойно.
Цитата длинная, но она того стоит:
Утром четвертого дня, на восходе солнца, прошагав уже целый час в предрассветной прохладе, я пришел к решению: короля необходимо выдрессировать! Так больше не может продолжаться, его нужно взять в руки и добросовестно вымуштровать, иначе нам нельзя будет войти ни в один жилой дом: даже кошки сразу поймут, что этот крестьянин ряженый. Я предложил ему остановиться и сказал:
– Государь, ваша одежда и внешность в полном порядке и не вызывает подозрений, но между вашей одеждой и вашим поведением! – бросающийся в глаза разлад. Военная выправка, царственная осанка – нет, это никуда не годится. Вы держитесь слишком прямо, ваши взоры слишком надменны. Царственные заботы не горбят спины, не приучают клонить голову, не заставляют смотреть себе под ноги, не поселяют в сердце страх и сомнение, которые делают голову понурой, а поступь неуверенной. Низкорожденный человек вечно согбен под бременем горьких забот. И вам необходимо научиться этому; вы должны подделать клейма бедности, несчастья, унижения, обид, которые обесчеловечивают человека и превращают его в преданного покорного раба, радующего взор своего господина, – иначе младенцы отгадают, что вы ряженый, и наша затея рухнет в первой же хижине, куда мы зайдем. Прошу вас, попробуйте ходить вот так.
Король внимательно посмотрел на меня и попытался мне подражать.
– Недурно, совсем недурно. Подбородок немного ниже, пожалуйста… вот так, хорошо. Слишком надменный взор. Постарайтесь смотреть не на горизонт, а на землю, в десяти шагах от себя. Так лучше, так, хорошо. Нет, погодите, в вашей походке слишком много уверенности, решительности; нужно ступать неуклюжей. Будьте добры, посмотрите на меня: вот как надо ступать… У вас получается… в этом роде… Да, почти хорошо… Но чего-то все-таки не хватает, я сам не вполне понимаю – чего. Пожалуйста, пройдите ярдов тридцать, чтобы я мог посмотреть на вас со стороны… Голову держите правильно, плечи тоже, подбородок тоже, скорость шага как раз такая, как нужно, осанка, взор – все как следует. Однако все вместе – не то. Итог не сбалансирован. Пройдите еще, пожалуйста… Ага, я начинаю понимать. Нет в вас настоящей унылости, вот в чем загвоздка. Получилась любительщина, дилетантщина – все детали проработаны правильно, до волоска, казалось бы иллюзия должна быть полная, а иллюзии нет.
– Что же делать?
– Дайте мне подумать… Ничего мне не приходит на ум. По правде сказать, здесь помочь может только практика. Вот как раз подходящее место: корни и камни, есть на чем испортить себе походку. Никто нам тут не помешает – кругом поле и всего одна хижина, да и то так далеко, что оттуда не видно. Сойдите, пожалуйста, с дороги, государь, и мы посвятим этот день дрессировке.
Подрессировав его немного, я сказал:
– А теперь вообразите себе, государь, что мы подходим к двери той хижины и нас встречает вся семья. Прошу вас, как вы обратитесь к главе дома?
Король бессознательно выпрямился, словно памятник, и с ледяной суровостью произнес:
– Мужик, принеси мне кресло. И подай мне чего-нибудь поесть.
– Ах, ваше величество, не так.
– Чем же не так?
– Эти люди не называют друг друга мужиками.
– Не называют?
– Их так называют только те, кто выше.
– Ну так я попробую еще раз. Я скажу – «крепостной».
– Нет, нет. Он, может быть, свободный человек.
– Ну хорошо, я назову его «добрый человек».
– Это подходит, ваше величество, но еще лучше, если вы назвали бы его другом или братом.
– Братом! Такую грязь!
– Но ведь мы притворяемся, что мы такая же грязь, как и он.
– Ты прав. Я скажу ему: «Брат, подай мне кресло и угости, чем можешь». Так хорошо?
– Не совсем, не вполне хорошо. Вы просите для себя одного, а не для нас обоих: пищу для одного, кресло для одного.
Король посмотрел на меня удивленно, – он был не очень сообразителен, голова его работала медленно; он мог усвоить новую мысль, но не сразу, а по зернышкам.
– Разве тебе тоже нужно кресло? Разве ты сел бы?
– Если бы я не сел, этот человек заметил бы, что мы только притворяемся равными и притворяемся очень плохо.
– Ты говоришь справедливо! Как удивительна истина, в каком бы неожиданном виде она не предстала перед нами. Он обязан принести кресла и пищу для обоих и подавать рукомойник и салфетки одному с такой же почтительностью, как и другому.
– И все-таки остается еще одна деталь, которую нужно исправить: он ничего не обязан приносить. Мы войдем в хижину; там будет грязь и, вероятно, много противного, но мы войдем и сядем за стол вместе с его семьей, и будем есть, что подадут и как подадут, и держаться будем на равной ноге – если только хозяин не раб; а рукомойника и салфеток не будет вовсе, кто бы ни был хозяин, раб или свободный… Прошу вас, повелитель, пройдитесь еще раз. Так… это лучше… еще лучше; и все же не совсем хорошо. Ваши плечи не гнутся – они никогда не знали ноши, менее благородной, чем железная кольчуга.
– Дай мне твой мешок. Я хочу узнать, что значит неблагородная ноша. Не вес ее сгибает плечи, а ее неблагородство; кольчуга тяжела, но благородна, и человек, носящий ее, остается прям… Нет, не спорь, не возражай. Дай мне мешок. Взвали его мне на спину.
Теперь, с мешком за плечами, король, наконец, совсем не был похож на короля. До конца упрямыми оказались только его плечи: они не гнулись, а если и гнулись, то совсем неестественно.
В выездном психологическом лагере Синтона практиковались так называемые «фоновые тренинги», когда в дополнение к общим занятиям люди в течение всего дня выполняли индивидуальные упражнения разного рода. Одним из них был фоновый тренинг «Ваше величество». На человека надевали корону, мантию, давали скипетр, назначали свиту, и в течение дня он должен был ни на минуту не забывать, что он – король. Или королева. Это упражнение было важно для такого количества людей, что обычно ежедневно в лагере было по две высочайших четы.
Приведенный отрывок из Марка Твена надоумил меня когда-то, что это упражнение доступно и в автономном режиме, в естественной среде, хотя и с некоторыми поправками. В лагере работа облегчается тем, что королю предоставляется свита, которая, как известно, его делает. Постоянно напоминает своим поведением, что король – король. Царственная особа. Отсекает плебеев, которые об этом забыли (вплоть до публичных казней). То есть, помогает поддерживать фокус внимания на роли, с одной стороны, и позволяет не обрабатывать самому затруднительные ситуации, к которым человек пока не готов – с другой. Если же вы берете себе роль короля в изгнании или в народе инкогнито, то помогать вам никто не будет. Вам придется самому все время помнить, что вместо «Отрубить голову хаму!» вам придется вежливо улыбаться. Это трудно, потому что у вас и других, обычных дел полно. Чтобы пореже забывать о том, кто вы теперь, полезно повесить на себя напоминание – кольцо, браслет, ремешок под одежду, рельефный кулон или что-нибудь в этом роде.
Не беспокойтесь, что люди будут смотреть на вас, как на психа. Обыватели фантастически невнимательны, они вообще ничего не заметят, кроме, самое большее, одного – двух, которые, как максимум, ограничатся одним-двумя вопросами, на кои и отвечать-то незачем. Но, я уверен, вы легко заметите обратную связь в виде изменения отношения окружающих, оно неимоверно гибко и быстро меняется. Более того, когда я одному молодому человеку дал описанное упражнение, то уже на следующий день заметил за собой, что я разговариваю с ним несколько иначе, чем раньше, а именно – так, как подразумевает его самоощущение – вежливее, уважительнее. С непроизвольной поддержкой окружения ваша работа над собой пойдет легче. И вы научитесь больше себя ценить, и другие.
Интересно, что достойное поведение – самоподдерживающийся, начиная с определенного этапа, навык. Дело в том, что вся эта суетливая услужливость и самоуничижение, которые воспитываются в черни с детства, пусть даже в форме стремления к дешевым понтам – это наносное. Его достаточно сдернуть, как и любую другую бесполезную привычку, чтобы оно ушло, как ненужное, неактуальное, лишнее.
Примерно на этом этапе вы можете позволить себе понять, что вы не обязаны любить всех людей без разбора. Вы вправе относиться к ним любым образом, какой они заслужили своими качествами и своим поведением. Или еще чем-нибудь. Вы можете разрешить себе отнестись с брезгливым презрением к людям безграмотным, истеричным, суеверным, самодовольным, безвольным, да к каким хотите. Внутри своей головы хозяин – вы, и сами решаете, что там будет твориться, и сами решаете, нравится это вам или нет. Ну, разумеется, если вы идете путем темной стороны силы.
После того, как вы научитесь быть величеством, вам останется только принять, что это ваша возможность, а не ваша обязанность. Вы можете сегодня и здесь быть монархом, а завтра и там – грязным животным. Имеете право, а кто вам запретит? В накоплении и гибком использовании возможностей – еще одна суть темной стороны силы.
В статье использованы цитаты из произведений А.П.Чехова, А.и Б.Стругацких, А.Дюма, А.Аверченко, Д.Хармса, В.Коржикова, Марка Твена