Сначала вышел гитарист на сцену и стал играть. Играть так, что постепенно сердце стало биться чаще и струны гитары все больше нащупывали что-то у меня в душе.
В конце концов в определенный момент мне стало казаться , что эти самые струны прикручены ко мне.
Странное, волнующее и тревожащее впечатление. Никого не было на сцене, деревянной, слабо освещенной несколькими цветными лампами.
А потом на сцене оказался певец. Его голос жил отдельно от гитары, совсем не понимая языка, мне казалось, что он рассказывает о чем–то крайне важном. Иногда повышая голос до надрывного крика, но оставаясь на тонкой грани, которая не давала ему быть просто громкой речью. Это была песня. Которая всё больше выходил за рамки сцены и помещения, где я сидел, превращаясь во что-то большее, резонирующее и с миром и со мной.
Далее вышли и сели на стулья на сцене мужчина и женщина.
И, внезапно, в поле моего зрения появился танцор. Юноша , не очень высокой, скорее хрупкий. Его руки жили отдельно от тела, кисть-отдельно от рук, а пальцы отдельно от кистей.
Ноги, обуты в остроносые туфли на каблуке, перемещались по всей сцене. Он то отбивал ритм каблуками, то останавливался. Его движения были то плавными, то резкими. Лицо с полуоткрытым ртом выражало разные чувства, в зависимости от движений.
В целом в его танце было что–то очень нежное и ласковое, страстное. Как-будто бы он жил на сцене так, что самым своим видом показывал: чувства и переживания, самые разные и самые тонкие – возможны и для мужчины. Как-будто бы он рассказывал о женской, ранимой, нежной, тонкой, красивой, ласковой сути себя.
И когда наконец, он закончил и сел на кресло, погас свет.
Когда он зажегся, встала женщина. Гордо и смело. Распрямив плечи, иногда прогибаясь назад, вся в черном и длинной юбке.
Она стала ходить по сцене, отбивая ритм каблуками. Иногда поддерживаемая ритмом, задаваемым хлопками и ударами каблуков о сцену партнеров.
Вдруг ускоряясь, потом замедляясь, всё более страстно, сильно, быстро и внятно, почти тяжело, но естественно и спонтанно.
В конце , отбив в бешенном ритме чечетку, она остановилась, оглянулась и села.
Потом выступал третий танцор. В костюме тореодора. Он крутился, поворачивался и опять стучали каблуки о дерево сцены. В конце - он снял куртку и как бы воспроизвел стук сердца.
И тут я останавливаюсь и перечитываю написанное.
Сейчас мне становится понятнее и яснее, что спонтанность и импровизиция – ключ к тому, что я видел.
Но этого мало для того, чтобы передать чувства.
Потому что самое главное: ощущение участия в процессе. Включенности? Контакта?
Я, всё больше и больше погружаясь в воспоминания, понимаю, что этот танец не произошел бы без меня.
Я участник и я же зритель.
Как это получается у танцоров: включать меня в танец, в их бытие, чувствовать причастность?
И я вспоминаю еще одно подобное чувство совсем недавно: такое же впечатление от клипов певицы и композитора Сеи. (Sia)
Там танцует девочка, помните? С белыми волосами. С рваными движениями, вписанными в музыку, в голос…
И там полторамиллиарда просмотров.
Без элемента со–творчества невозможен эффект присутствия…
Автор, исполнитель, зритель – одно целое.
В любом искусстве.
В том числе и в терапии.